"Выжить в лагере мне помогли немцы"
Дай бог, чтобы никому из нас больше не пришлось испытать, что такое война.
Текст: Светлана КРАВЧЕНКО, Виктория ШКАРОВСКАЯ, Петр МОРОЗОВ
СВОИ воспоминания о военном времени Нина Ивановна Курило, заслуженная учительница России, предпочитала держать в себе. Более 60 лет она никому не рассказывала о том, что пришлось пережить в трудовом лагере в Германии, куда ее угнали подростком.
«Я впервые увидела фашистов, когда они вошли в наш дом»
…ЭТО был ужас — известие о том, что началась война. Мы жили на Украине. Бессильно плакали, когда в 1941 г. ушло на фронт столько близких людей. Среди них отец, дядя, двое любимых двоюродных братьев… В доме остались мама и две мои младшие сестренки. Жили известиями с фронта. А в 42-м году город оккупировали фашисты. Я впервые увидела их близко, когда они вошли в наш дом…
Помню чувство полной незащищенности, страха за себя и своих близких. Стоял лютый февраль. Нам не дали даже собрать теплые вещи для малышей и выгнали всех на мороз. На виселицах висели заледеневшие трупы людей.
Мы добрались до дома дедушки, и он взял нас к себе. Но вскоре туда явился наш сосед — староста, которому было поручено отбирать подростков для угона в германские лагеря. Он указал на меня. Мне было 15, но выглядела я лет на 10–11, так что потом даже сами немцы выговаривали старосте, что привел слишком маленькую.
ТРИ года, до самого дня освобождения, я провела в лагере, расположенном в предместье города Любек, что на Балтийском море. Жила в бараке, где находились только дети и подростки от 5 до 15 лет. В другом бараке жили малыши до 5 лет вместе с родителями. Наша зона называлась «русской», от других зон («итальянской», «французской», «польской») она была отгорожена колючей проволокой и охранялась собаками и «вахтманами» — надзирателями. Каждый день нас поднимали в 5 утра и строем гнали через город на военный завод. Там мы убирали территорию. На сам завод не допускали, там работали в основном немцы. Вечером нас, как стадо животных, гнали обратно в барак.
Кормили один раз в сутки — вечером, после работы. Мы выстраивались в длинную очередь с алюминиевыми мисками. Весьма упитанный вахтман строго следил, чтобы талончик, выданный каждому на еду, использовался только один раз. Повар Павел и его помощница Мария, поляки, хоть и боялись наказания, но при возможности не забирали у детей талоны и давали шанс получить суп из брюквы второй раз. Однажды вахтман заметил, что 7-летняя девочка зажала в ручонке припрятанный талончик. Огромными сапожищами он затоптал ее насмерть на наших глазах… (Нина Ивановна замолкает, ее душат слезы…)
«Никогда не забуду эту женщину»
САМЫМ страшным испытанием были расправы над другими. Каждый раз нас сгоняли на площадь и заставляли смотреть на все пытки и казни… Они спустили несколько овчарок на 5-летнюю девочку, и те растерзали ее. За то, что родители девочки, родом из Ленинграда, отказались работать. Мать девочки упала без чувств, и ее фашисты куда-то уволокли. Я тоже потеряла сознание от увиденного. Больше я не встречала в лагере ни мать, ни отца этой девочки…
Мы все жили верой. В то, что нас спасут. Что есть Родина, есть родная земля…
Мне до сих пор кажется чудом то, что я выжила. До сих пор не пойму, как мне удавалось лазить за брюквой для малышей практически на глазах у фашистов и они ничего мне не сделали.
В лагере мне повезло встретить добрых людей, которые не дали умереть с голоду. Немка Анна работала на заводе. Оглядываясь, чтобы никто не видел, она совала мне в руки хлеб, и при этом в ее глазах было столько сострадания, нежности и материнской любви… Она была чуть старше моей мамы. Однажды Анна тайком дала мне фотографию, где она стоит на фоне своего дома, и сказала: «Помни меня». Я храню этот снимок до сих пор и никогда не забуду эту женщину.
Мы верили, что вернемся домой
ЖИТЕЛЯМ Любека позволялось брать «рабсилу из трудлагеря» на выходные для работы в их садах и домах. Меня выбрала молодая женщина. Каждый выходной она приезжала за мной и везла через весь город в район Siems. Здесь находились красивые, зажиточные дома. У моих хозяев был тоже большой дом, на первом его этаже — магазин, который тоже принадлежал им.
В семье было несколько детей, и все относились ко мне очень дружелюбно. Мне выделили уютную комнату на верхнем этаже. Там было так красиво! Хозяйка никогда не заставляла что-либо делать, больше того — даже не разрешала. Каждые выходные эта семья давала мне возможность просто отдохнуть, выспаться и наесться досыта. На кухне у них всегда стоял большой таз с водой и начищенной картошкой. Мы садились обедать и ужинать вместе, за одним столом. Я очень стеснялась, но они, понимая это, создавали все условия, чтобы я чувствовала себя, как дома.
А еще одна немка, которая в войну потеряла сына, просила меня тогда остаться с ней жить. Такая возможность была у многих детей из лагеря, и все отказывались. Жить на чужой земле с чужими людьми? Мы верили, что вернемся. И даже самые маленькие из нас думали только о Родине, о маме, папе, братьях и сестренках, которые остались дома…
День освобождения
ДЕНЬ нашего освобождения в апреле 45-го был и радостный и страшный одновременно. Немцы стали загонять детей и подростков на баржу. Каждые полчаса она возвращалась. Пустая. На очереди был наш барак. Нас всех выстроили на улице. Мы мысленно готовились к смерти. Подошла еще одна баржа, но загнать меня и других детей на нее не успели. В лагерь ворвались английские солдаты. Нас освободили! Помню момент, когда люди бросились на того жирного вахтмана, который в лагере затоптал сапогами 7-летнюю девочку, и чуть не разорвали его в клочья. Было странное смешанное чувство: и радости, и горя, и возмездия, и непонимания… неужели я осталась жива?
А потом мы ехали на грузовиках по Германии и Польше, в эшелонах по Белоруссии и Украине. Дома ждали и радость встречи с мамой и младшими сестрой и братом, и горе потери… С фронта из наших родственников вернулись живыми только 6 человек. Остальные 18 погибли.
А дальше был голод, помню, как в 47-м году потеряла хлебные карточки на всю семью… Потом — строили, учились, любили, рожали и воспитывали детей… Жили сложно, но с верой в лучшее… И сейчас живем сложно, но с той же верой, что настанет время, когда все люди на земле поймут: чтобы собрать добрый урожай, нужно посеять добрые семена…
Хочу сказать спасибо немецкой семье из Любека, которая была так добра ко мне…
На прощание они дали мне с собой открытку: на ней изображена улица в Любеке, и тот самый дом, и даже окна той комнаты на 2-м этаже, которая по выходным была «моей».
Я бы очень хотела разыскать кого-нибудь из этой семьи или их родственников и сказать им спасибо за все, что они для меня сделали в то тяжелое время.
На обороте открытки по-немецки написано: «Дорогой Нине на добрую память. Желаем счастливого возвращения на Родину и всего самого хорошего. Если ты что-то узнаешь о папе Кристы, мы будем тебе очень благодарны. Вольфганг и…» (имя неразборчиво).
Где эта улица, где этот дом?
ОТ РЕДАКЦИИ
МЫ НАШЛИ и ту улицу в Любеке, и тот дом, в котором жила семья, забиравшая к себе каждую неделю русскую девочку Нину.
С виду мало что изменилось на Зимсер Ландштрассе (Siemser Landstrasse) за 60 лет. Разве что окон той комнаты, где по выходным спала Нина, теперь не видно — стена закрыта рекламным щитом.
Дом давно и уже не раз сменил владельцев. Магазин внизу сейчас на ремонте. Нынешняя домовладелица никогда не слышала о семье Рот, которая жила здесь во время войны.
Мы опускаем детали наших дальнейших поисков. Пожалуй, важно отметить лишь то, что практически все однофамильцы (31 семья), проживающие в Любеке и окрестностях, на неожиданные запросы от русской газеты, да еще касательно участия их семьи в событиях 1943–1945 гг., реагировали исключительно доброжелательно. Участливо расспрашивали подробности (что стало с русской девочкой из лагеря дальше?), желали удачи (найти кого-то из той семьи).
Ту самую семью мы все же разыскали. Фрау Франциска Рот — женщина, которая забирала Нину из лагеря, умерла в 1989 году. Ее трое детей живы, но практически ничего не помнят о тех далеких временах — тогда они были еще совсем маленькими. Впрочем, наверное, это и не главное. Главное — мы передали то, что хотела сказать им Нина Ивановна Курило все эти 60 лет.
В надписи на открытке, которую семья Рот дала Нине на прощание, есть просьба: «Если ты узнаешь что-нибудь о папе Кристы, мы будем тебе очень благодарны…» Папа Кристы был на фронте. На русском фронте. Жив ли он, погиб или находится в плену? Ни писем, ни похоронки… И только наивная надежда — вдруг девочка из лагеря, ставшая им почти родной и теперь возвращающаяся домой в далекую Россию, встретит его где-нибудь…
О том, что ее отец умер в лагере для пленных немцев и захоронен под Волгоградом, фрау Криста Цильке узнала только спустя 57 лет, в 2002 году.
Дай бог, чтобы никому из нас больше не пришлось испытать, что такое война.
Редакция "АиФ.Европа" благодарит за содействие:
Геральда Гайслера, Любек (Gerald Geissler, Lübeck)
Клауса Шиллера (Klaus Juergen Schiller, Wiesbaden)
Юдит Веллер, пресс-центр мэрии г. Любека (Judith Weller, Lübeck)
Профессора д-ра Вольфганга Мута, отдел культуры мэрии г. Любека (Dr. Wolfgang Mut, Lübeck)
Сотрудников отдела регистрации мэрии г. Любека: Эльке Штюбс (Elke Stuebs, Lübeck), Герберта Йеде (Herbert Jede, Lübeck)
Опубликовано в "Аргументы и Факты. Европа" № 12-13/2005 Veröffentlicht in "Argumenty i Fakty. Europa" N 12-13/2005
Kommentar schreiben